Открытые расстановки

Стоит сразу отметить, что мне не подобает судить о работе Берта. Недавно после двухлетнего перерыва я провел неделю с ним на семинаре и могу и должен констатировать, что он по-прежнему является истоком, по крайней мере, одним из истоков, расстановочной работы. Однако я позволю себе здесь поразмышлять о виденных мною расстановках, которыми руководили другие люди. Ясно, что мои местами критические замечания носят чисто субъективный характер и должны лишь послужить поводом для дискуссии в кругах расстановщиков. Я не хочу и не имею возможности оценивать воздействие таких расстановок ни на клиентов, ни на непосредственных или опосредованных участников, об этом речь не идет.

По моему мнению, одно из существенных оснований для действенности расстановки заключается в том, чтобы она затрагивала в людях архетипический уровень. Рождение и смерть, боль, трагическое событие, герой, мать, отец, рано умерший ребенок, непризнанные или исключенные члены системы – все это и многое другое слишком хорошо знакомо глубоким слоям нашего сознания, чтобы не срезонировать с расстановкой. Очень схожим с античной трагедией образом мы проходим через соучастие и коллективный катарсис к общему очищению. Однако уже здесь я вижу важное отличие «нормальной» расстановки от «открытой».

Для того, чтобы включиться в этот процесс (будь то поле античного театра или поле расстановочное), мне необходимо определенное понимание того, что, собственно, такое тут происходит. Однако же открытая расстановка часто слишком абстрактна, зрители ее не «понимают». Если после такой расстановки опросить заместителей (лучше всего по отдельности, чтобы они не слышали ответов других заместителей), то каждый из них предоставит диаметрально противоположную версию. Ну хорошо, я уже слышу возражения: расстановку совсем необязательно понимать, во многих случаях это было бы даже контрпродуктивно. Это, в общем-то, верно, но здесь я усматриваю четкую границу, которая состоит в степени «коллективного» единодушия в понимании содержания происходящего.

Это сродни живописи. Сначала она имела магическую ритуальную цель – в Альтамире [1] мы находим зверей и охотников, которых, несмотря на стилизацию, довольно легко узнать. Позже магическое ритуальное значение превратилось в «простое» отображение действительности, а последнее затем перешло в протест против застывшего канона и вылилось в абстракцию. Однако абстрактная картина, символику которой зритель не может сопоставить со своими внутренними архетипическими образами, теряет свое магическое воздействие. Не эстетическое воздействие – чувство, что картина «красивая», может возникать как и прежде. Но магия основывается на резонансе, а в нас отзывается только то, что нам осознано или бессознательно знакомо.

Коль скоро мы заговорили о магии, то моя следующая оговорка коснется «магического» поля расстановки. Никто из нас пока еще не знает (а может, и никогда не узнает), как работает знающее поле. Это наше незнание «почему?» и «как?» является, возможно, решающим для нашего «вверения себя полю», как об этом написал в своей статье «Феноменология и наука в расстановках» Вилфрид Нэллес[2]. Итак, удовлетворимся тем, что речь здесь идет о неком информационном поле, которое весьма схоже с тем, каким пользуются шаманы, целители и маги.

Каждый, кто интересуется магией, знает, что такие поля надо ограничивать. Когда я работаю с информацией (другое слово для обозначения «сил»), мне нужно прежде всего определиться с ее выбором. Это знает любой пользователь Гугл. Я, собственно, не могу применить разом всю возможную информацию, а только выборочную, особенно, если я нацелен получить определенный результат. Прочая информация, или даже информационные шумы, будут мне только мешать. Возражение, что при работе с «движениями души/движениями духа» расстановщик ни на что не хочет воздействовать, в этом случае не работает – воздействие является результатом запроса клиента и имеет определенное направление (исцеление, восполнение системы и т.д.). Иными словами: и движение души, духа идет в определенном направлении, которое не является абсолютно произвольным.

Не отграниченное, не определенное поле несет в себе, естественно, все, что угодно, и кто знает, что именно. Направление движения в этом случае кажется мне предоставленным случаю. А он, по моему убеждению, никак не связан с доверием, которое расстановщик и заместители питают к духу или к душе. С магической точки зрения то, что заместители сами берут на себя (определяют) роли, является как раз выбором сил (или помощников шамана). Если я как расстановщик в этом отношении сознательно позволяю расстановке быть открытой, то я полностью оказываюсь от того, чтобы каким-либо образом направлять течение событий, и, чего я опасаюсь, отказываюсь от «исцеления» тоже. Таким образом, я выпускаю из рук свой самый важный инструмент и открываю поле всем «носящимся вокруг голодным духам», которые только и ждут возможности объявиться, если опять привлекать выражения из магии. Во многих открытых расстановках мне казалось, что я отчетливо вижу, как эти «маленькие боги», используя выражение Терри Пратчетта, прямо-таки стоят в очереди.

Третье (но не последнее) возражение я вижу в невозможности обучить этому методу. Обосновать его просто – «полностью открытая» расстановка, как и любая другая абстракция, критике не подлежит. Поскольку у нас полностью отсутствуют критерии для определения «правильного» и «неправильного», обычный процесс обучения невозможен. Но это не является безусловным препятствием для передачи знания – считается, что многие духовные мастера не могут преподать ученикам «непостижимое», например, дзэнские учителя. Просветлению не учат, поскольку пока ученик сам не достигнет просветления, понять его он не может. Поэтому духовным учителям приходится обходиться противоречивыми высказываниями и неразрешимыми задачами – коанами и парадоксами. И все-таки мы должны делать различия между формой спиритуального учения и нормальным, в определенной мере техническим «тренингом по расстановкам».

Я (в том числе как чешский преподаватель) вижу некоторую опасность пренебрежения «ремеслом» в пользу «искусства» или, если хотите, магией в пользу произвольности (пусть даже последняя сопровождается глубокими эмоциями). Поэтому на уже упоминавшемся воркшопе я задал Берту Хеллингеру вопрос. Этот вопрос и ответ Берта (как всегда, это был ответ учителя ученику) я хотел бы привести здесь в сокращенном виде.

Ян: «В стране, откуда я приехал, расстановки переживают сейчас большой бум. А та манера проведения расстановки, которую мы видели здесь, это отпускание событий, невмешательство у некоторых, вероятно, может создать впечатление, что, поскольку расстановку «ведет» дух, то они тоже запросто могли бы сами проводить такие расстановки. Не мог бы ты сказать что-нибудь об обязательности или необязательности образования?»

Берт: «Дело в том, что мы сами входим в движение духа. Лично. И тот, кто входит в это движение, следует не тому, что надо делать, а тому, что проявляется в данный момент. А появляется как собственный внутренний образ, я вдруг знаю, это приходит, просто так, шаг за шагом. И собственно обучение, тренинг, чем мы здесь и занимаемся, это не образование в строгом смысле, а упражнение, тренировка умения входить в унисон с этим движением. Это имеет решающее значение. И вот так это делается. Есть еще некоторые, кто страшится этого тотального доверия. Им больше нравится держать все в своих руках. Им хочется другого образования, образования на предмет «как сделать». А у нас здесь образование на предмет «как отпустить». (Все аплодируют.) В то же время, конечно, какая-то необходимая информация приходит из других видов работы, не так ли? Ну, например, то, что мы делали сегодня, с семьей, это не только следование за движением духа, но и то, что выучено. Но и это тоже метод, и его можно изучить. И это другая часть. Поэтому это не самостоятельная отдельная от всего предыдущего вещь, а то, что базируется на нем и проистекает из него».

Место, где «учеба» сорвала аплодисменты, кажется мне неслучайным. Однако то, что было сказано после рукоплесканий, представляется мне таким же важным, как умение и технический навык для художника или музыканта.